Стихийный материализм выдающихся естествоиспытателей второй половины XIX столетия. Материалистическое мировоззрение русских психиатров. Влияние на В. X. Кандинского Л. Нуаре, И. Гете, Э. Геккеля. Учение Ч. Лайеля, Ч. Дарвина об эволюции и В X. Кандинский. Философское произведение В. X. Кандинского «Современный монизм» и его анализ. Характеристика естественно-исторического материализма В X. Кандинского.

Мы начинаем второй раздел книги о творческой деятельности В. X. Кандинского с характеристики его философских взглядов.

К такому порядку побуждает то, что Кандинский признавал важное значение выработки ученым стройного философского мировоззрения для плодотворной научной деятельности в какой-либо специальной области знания.

Эта концепция, подчеркивающая роль философии в успешном развитии специальных научных дисциплин, в частности естественных наук, являлась знамением времени, когда жил и творил В. X. Кандинский. Интерес к методологическим и философским вопросам в среде ученых особенно возрастает на поворотных пунктах в развитии науки. Такой крутой поворот в естествознании совершался во 2-ой половине XIX столетия в связи с открытием Ч. Дарвиным законов эволюции живой природы.

Огромное значение для формирования мировоззрения Кандинского имело то, что в его время на арену научной и общественной деятельности России выдвинулась блестящая плеяда материалистически мыслящих ученых в области естественных наук и медицины. Бурное развитие с позиций И. M. Сеченова характеризовало в то время и психиатрию, которую представляли И. П. Мержеевский, С. С. Корсаков, П. И. Ковалевский и В. М. Бехтерев.

Свое философское мировоззрение Кандинский, по сравнению с выдающимися психиатрами его времени, выразил относительно полней. Кроме высказываний по философским вопросам, которые содержатся в его научных трудах по общей психопатологии и клинической психиатрии, он опубликовал две крупные работы, посвященные изложению своих философских взглядов.

Одна из — «Современный монизм», которую Кандинский охарактеризовал как «популярный философский этюд», вторая—-«Общепонятные психологические этюды», представляющая собой «очерк истории воззрения на душу животных и человека».

Кроме прямых философских высказываний Кандинского в этих книгах, о его концепциях в философии можно судить также по отношению к различным философам и ученым-естествоиспытателям.

На Кандинского, по-видимому, большое впечатление произвела книга французского философа, его современника, Людвига Нуаре. Эпиграфом к своей работе «Современный монизм» он взял слова Нуаре: «Над природой нет для нас ничего, природа — все».

Приведя высказывание Нуаре, что основной истиной является утверждение: «Я есть я», Кандинский далее пишет, что отсюда вытекает другая основная истина: «мое я не есть все» в этом заключается… источник нашего убеждения в реальности внешнего мира… Итак,— обобщает он, — существуют вещи вне нашего я, существует внешний мир. Как мы назовем самую суть мира — субстанцией, субстратом, телом, материей — все равно; будем, пожалуй, называть ее материей». Определяя свое философское мировоззрение в терминах, принятых в его время как монистический реализм, в другой своей философской книге Кандинский писал: «… понятия никогда не могли бы возникнуть у нас, если бы не побуждал нас к тому объективный мир». Эти высказывания можно дополнить и рядом других, которые свидетельствуют о признании им первичным, основным — материального мира и производным, вторичным по отношению к нему — духовное, психическое. Материализм Кандинского отчетливо выразился в его утверждениях, что «… вся психическая деятельность может быть сведена на механизм, т. е. объяснена в том же роде, как мы объясняем весь мир…», «… мысль есть не что иное, как функция мозга».

Интересны высказывания Кандинского в области гносеологии. «… В данных чувствования,— писал он,— мы можем истолковать все вселенную, потому что чувствование и есть источник всякого познания». «… Какое мы имеем право предполагать,— спрашивает он,— что реальность независимо от ощущения должна быть другой, чем в нашем ощущении, если ощущение признается частью этой реальности».

Кандинский критикует концепцию Канта об априорности пространства и времени, рассмотрение их как субъективных категорий и его агностицизм,— признание им непознаваемости «вещи в себе». «Пространство и время,— пишет Кандинский,— по монистическому воззрению суть не что иное как формы, в которых проявляются вещи… Монизм утверждает полное тождество между вещами в форме явлений и вещами «в самих себе». Узнав природу вещи, мы можем сказать, что проникли в самую «сущность» вещи». «Шопенгауэр хотел объяснить мир,— пишет он, — отправляясь от человеческого самосознания. Монисты, напротив, хотят изучить дух из природы, путем наблюдения постепенного развития духа в ряде существ. Сущность познания должна быть исследуема не apriori, но из природы познаваемого».

Характеризуя философские взгляды Кандинского, следует остановиться на его отношении к успехам естественных наук во второй половине XIX столетия и видным их представителям. Опираясь на концепции эволюции Лайеля, Ламарка, Дарвина, Геккеля, Кандинский активно пропагандирует в своих философских произведениях материалистически понимаемую идею развития. Он указывает, что теория развития послужила прочным основанием монистической материалистической философии. «Мир в том виде, в каком он существует теперь,— пишет он,— есть продукт развития, а развитие есть непрерывный переход от простого к сложному, от однородности к разнообразию, от низшей степени сознания к высшей». В тот период времени, к которому относятся цитируемые высказывания Кандинского, центральной фигурой в ожесточенной борьбе между материализмом и идеализмом явился Э. Геккель, подвергнувшийся яростным нападкам реакционных философов-идеалистов и мракобесов. Представляет большой интерес отношение Кандинского к этому пламенному пропагандисту идей Дарвина, о котором В. И. Ленин писал, что он силен «изложением победного шествия естественноисторического материализма». Вот одно из многочисленных высказываний Кандинского, из которого видно его выраженное признание заслуг Геккеля.

«… Эрнст Геккель своими смелыми теориями существенно способствовал распространению идеи развития и в значительной степени осветил до тех пор темную область биогенетических фактов. Заслуга Геккеля, главным образом, состоит в том, что он последовательно провел Дарвиновскую теорию до самых границ животного царства и показал, что между мирами неорганическим и органическим непереходимой бездны не существует».

В идее развития Кандинский видел универсальный принцип природы, а не только живого мира. «Современные монисты,— писал он,— идут далее науки и утверждают, что развитие есть закон всеобщий, действующий не только в органическом мире, но и во всей природе». Он отмечал качественное отличие человека от животных, понимая, что явилось основой выделения человека из животного мира. «Отделение мира человека,— писал он, — от мира животных началось с того момента, когда четырехрукий примат стал употреблять орудие, сначала, конечно, самое первобытное… Употребление орудия развило способность держаться в вертикальном положении, так как при работе орудием необходимо прямо и крепко держаться на ногах, имея руки свободными. Совместная деятельность первобытных людей… дала начало языку. Развитие же человеческого разума совершилось в зависимости от развития языка, потому что понятия, способность к образованию которых составляет характеристическую особенность человека, создаются голосовой речью. Длинный путь развития,— заключает Кандинский,— отдалил человека от мира животных настолько, что теперь человек по своей умственной организации, справедливо может быть поставлен в особое царство — царство человека».

Как видно из этого высказывания Кандинского, в нем подчеркнуты физические и психические особенности человека, его способность к речи и понятийному мышлению, его уменье пользоваться орудиями. Но материализм Кандинского не перешагнул в данном случае границы домарксового материализма, характеризующегося абстрактным, неисторическим подходом к человеку, без понимания того, что действительная сущность человека, как утверждал К. Маркс «есть совокупность всех общественных отношений».

Итак, имеются все основания считать философские взгляды Кандинского материалистическими. К какому же варианту материализма их можно отнести? Мы полагаем — к той его разновидности, которую В. И. Ленин определял как естественно-исторический материализм. Расшифровка этого понятия дана Лениным в полемике с махистами.

По В. И. Ленину, естественно-исторический материализм «абсолютно не мирится ни с какими оттенками господствующего философского идеализма». Владимир Ильич подчеркивает «неискоренимость естественноисторического материализма, непримиримость его со всей казенной профессорской философией и теологией». В то же время он отмечает стихийность и непоследовательность идей многих представителей естественноисторического материализма и в ряде случаев, при объективно неразрывной его связи с философским материализмом, отрицание принадлежности к таковому. Кандинский тоже не всегда был последователен в своих философских высказываниях. В ряде случаев эти высказывания противоречивы. Можно отметить его несостоятельную попытку к примирению идеализма и материализма и признание существования, кроме материалистического и идеалистического монизма, еще одной его разновидности «равно далекой как от спиритуализма, так и от материализма, занимающего, так сказать, среднее место между этими двумя крайностями…». Кандинский указывает, что исходным моментом этого третьего варианта монизма было учение Спинозы, а продвигалось оно в настоящее время вперед «на фундаменте естественных наук». Как и другим вариантам немарксовского материализма, материализму Кандинского не хватает диалектики и он не распространяется на общественные явления.

В нашей литературе Кандинского критиковали за приверженность к концепции «всеобщей одушевленности материи», гилозоизму. В известной мере эта критика должна быть признана справедливой. Содержанием одного из эпиграфов к своей книге «Современный монизм» Кандинский выбрал высказывание Гете: «Нет духа без материи, нет материи без духа». Гете стоял, как известно, на позициях гилозоизма. Великий немецкий поэт и выдающийся представитель научного естествознания оказал, несомненно, большое влияние на Кандинского. Имеется и прямая ссылка Кандинского в его книге на Спинозу. «Для монистов, пишет Кандинский, упоминая его имя, вселенная одушевлена до последнего атома».

Однако, если следовать не букве, а духу высказываний ученого, то становится ясно, что ему в определенной мере было доступно понимание метафизической ограниченности концепций гилозоизма. Он был весьма близок к признанию психического высшим продуктом особым образом организованной материи, появившимся на определенной ступени ее развития. Можно с уверенностью сказать, что он видел разницу психических проявлений и их эволюцию как в низших формах органического мира, так у высших животных и у человека. «Если мы не хотим становиться в разрез с положительной наукой,— пишет Кандинский,— то мы не можем смотреть на психическую жизнь иначе как на часть общей жизни, и, следовательно, должны признать психическую деятельность свойственной в большей или меньшей степени всем живущим существам животного царства». Указывая, что душа есть продукт неизмеримо длительного духовного развития всех наших человеческих и животных предков, Кандинский вступает в полемику с Геккелем, который наделял душой атомы. «Мы не скажем, по примеру Геккеля,— пишет он,— «атомы имеют душу», потому что этот способ выражения может вызвать у читателя недоумение… навертывается вопрос — неужели атомы мыслят и чувствуют? Нет, конечно, атом не мыслит…». И далее: «Атом… не душа, но во всяком случае то, из чего есть возможность получиться душе на высших ступенях развития, т. е. в животном мире». Кандинский возражает также против наличия сознания и даже чувствительности у растений. «Что касается до растительных организмов,— указывает он,— то мы не находим достаточных оснований согласиться с теми естествоиспытателями (Фехнер, Геккель, Льюис, Виньоли) и философами (Шопенгауер, Гартман), которые приписывают «душу» растениям».

Как другой пример непоследовательности и эклектизма в философском мировоззрении Кандинского, если следовать опять-таки букве, а не духу написанного, можно было бы привести его высказывания о Лейбнице и развиваемом им учении о монадах. Последние, как известно, Лейбниц считал основой всего сущего, наделенными стремлением и представлением и построенными по образцу «рефлектирующей души». Однако можно согласиться с М. Г. Ярошевским, что видеть в учении Лейбница всего лишь возврат к анимизму, было бы крайним упрощением. «… Естествоиспытатель,— справедливо указывает этот автор,— уживался в Лейбнице с теологически настроенным метафизиком, детерминист—с телеологом. Там где верх брал первый; в сокровищницу психологического знания попадали изумительные находки».

Мы полагаем, имеются все основания считать, что Кандинскому были близки именно эти «изумительные находки» Лейбница, вызываемые им в мистифицированной форме диалектические идеи. К таковым, в частности, относится дифференциация монад по уровню одушевленности, что соответствует настойчиво проводимой Кандинским мысли о приложении принципа развития к психической деятельности.

К сказанному следует добавить отмеченные А. В. Снежневским качества Кандинского как полемиста, его острую критику вульгарных материалистов и идеалистов, что позволяет трактовать его материализм не просто как естественно-исторический, а как воинствующий.

Однако было бы ошибкой не видеть и ряд противоречий в мировоззрении Кандинского.

О нем можно сказать то же, что говорил В. И. Ленин о Геккеле, ссылаясь на Меринга: он был «материалист и монист, но не исторический, а естественноисторический материалист». Вот почему Кандинский не смог понять законы общественного развития. Но глубина мысли выдающегося ученого-психиатра позволила ему интуитивно предугадать будущий новый, подлинно гуманистический прогрессивный общественный строй.

«Великое утешение знать,— писал он,— что жизнь, мировая, индивидуальная и общественная, есть развитие; это значит, что будущее обещает быть лучше настоящего… не всегда будет продолжаться такой порядок вещей, в котором homo horainis lupus. Пока существует человечество… оно не сойдет с пути развития, а этот путь, все более и более отдаляя людей от животных, приведет, наконец, к иным, истинно человеческим порядкам».

Таким образом Кандинский в своей научной деятельности уделял большое внимание философским проблемам. Он придавал огромное значение философской подготовке ученого в разработке специальных областей научного знания. Его перу принадлежит ряд ценных философских трудов, в которых он убежденно и стойко придерживался материалистических взглядов. Характеризуя философские концепции Кандинского, можно отнести их к той разновидности материализма, которая определяется В. И. Лениным понятием «естественноисторический материализм».