Элементарная форма движения животной протоплазмы состоит в простом местном стягивании и расширении (например, движение амебы). Уже у самых низших одноклеточных первоживотных (протозоа) и многоклеточных животных (метазоа), у инфузорий, червей мы видим, как простые однообразные акты движения принимают упорядоченную форму непрерывных рядов правильно повторяющихся движений, таковы мерцательные движения, жгутиковые движения (Geisselbewegungen), червеобразные движения. Все подобного рода правильные повторения движений мы можем обозначить как ритмические типы движений.
В организме высших животных и человека мы часто находим эти примитивные формы движения сохранившимися в подобных соединениях клеток, которые работают относительно независимо от психических импульсов центрального нервного органа (или искусственно были от него отделены). Следовательно, в рамках более высокого соединения клеток всего организма они ведут еще относительно самостоятельную протозойно-метазойную жизнь. Способность к прямому местному сокращению под влиянием раздражения (например, при пропускании электрического тока) еще сохранилась в мускульной системе высших животных. Движения белых кровяных телец стоят в близком родстве с движениями амебы, движения мерцательного эпителия или сперматозоидов — с проявлениями жизни у определенных инфузорий, перистальтические движения кишок родственны червеобразному типу. Точно так же кровеносная система представляет собой довольно автономный, изолированный от влияния высших волевых процессов, союз клеток, а биение сердца является самым чистым типом ритмической формы движения. Наконец, мы должны напомнить также о поперечно-полосатой мускулатуре, тех двигательных феноменах примитивной группы, которые развертываются независимо от воли, прежде всего дрожательные и клонические движения; они также имеют чисто ритмический характер. Большую группу всех этих, очень древних в филогенетическом отношении, первичных самостоятельных движений в высших организмах мы обозначаем как растительные формы движения.
Интересно, впрочем, что можно проследить, как склонность к ритмическому темпу движений в процессе развития из сферы аппаратов растительной жизни распространяется на более высокие формы душевных проявлений у млекопитающих, детей и первобытных народов, хотя с прогрессирующим культурным развитием она, видимо, смещается в сторону более сложных аритмических движений, не исчезая при этом. совершенно и на достигнутой ступени духовного развития. Из многих примеров упомянем только о круговом движении, подобном движению колес в часах, некоторых хищных зверей в клетке, и аналогичных ритмических движениях идиотов, об играющих необыкновенно большую роль танцевальных движениях у дикарей, наконец, о склонности детей кружиться то в ту, то в другую сторону в продолжение четверти часа (в особенности перед засыпанием), о склонности к стереотипным движениям (прыгать, барабанить) и к вербигерации, т. е. к монотонному бессмысленному повторению звуков, слогов и ряда слов.
В развитии музыки, с самого начала теснейшим образом связанном с психомоторным аппаратом, лучше всего можно проследить ход возникновения ритмических чувствований и двигательных импульсов. Знатоки подчеркивают прежде всего необыкновенную монотонность непрестанного повторения припева и слов в танцевальных песнях примитивных народов. Самый простой ритм, который своим однообразием был бы невыносим для культурного человека, удовлетворяет акустически-моторную потребность первобытного человека. Напротив, такт современного вальса расчленен на неравные трехчетвертные группы, кроме того, при помощи мелодии в верхнем голосе затушевывает основной ритм и имеет тенденцию путем частых синкоп к своему разрыву. Если мы сравним картину нотного письма времен начала западной художественной музыки с современной, то с первого взгляда убедимся, как далеко мы продвинулись по пути развития уже в эти немногие столетия (от более строгих ритмических форм к высшей степени сложным и дробным тактам, которые при более примитивном ощущении должны казаться аритмичными).
Но простейшие ритмические тенденции, хотя и вытесненные по большей части целевой деятельностью и замаскированные более сложными чувствованиями, все же лежат наготове в низшем слое нашего психомоторного аппарата, подобно тому как простой трехчетвертной бас всегда присутствует в мелодии вальса. Простой ритм, как и оптическая симметрия, все еще пробуждает в нас первичное чувство удовольствия, коренящееся в глубинах филогенетического развития и дальше несводимое. Аритмические более высокие движения целевого характера (ходьба, исполнение работы) имеют тенденцию принимать все более ритмический характер, по мере того как они все более сглаживаются и становятся привычными. Элементарные ритмические движения появляются снова там, где из-за болезни высшие душевные регуляторы терпят поражение.