Развитие психиатрии в 80-х годах прошлого столетия в Петербурге. Роль кафедры психиатрии Военно-медицинской академии. Московская и Петербургская школы психиатров. Петербургская психиатрическая больница Николая Чудотворца и работа в ней В. X. Кандинского. Участие В. X. Кандинского в деятельности Петербургского общества психиатров. I съезд отечественных психиатров. Семейная жизнь. О жене В. X. Кандинского. Смерть В. X. Кандинского.

В 1881 году В. X. Кандинский переезжает в Петербург и устраивается на работу в Петербургскую психиатрическую больницу Николая Чудотворца.

Отныне вся его жизнь, вплоть до ее трагического конца, связана со столицей царской России и протекает в коллективе петербургских психиатров. Это наиболее важный этап его жизненного пути, охватывающий почти полностью 80-е годы прошлого столетия. Он являлся периодом расцвета творческого таланта Кандинского на психиатрическом поприще, к которому он давно, как мы видели, стремился и долго готовился. Он знаменателен еще и потому, что 80-е годы в Петербурге были годами особенно успешного развития научной и практической психиатрии.

В первой главе уже давалась характеристика состояния отечественной психиатрии во второй половине XIX столетия, многое относится к 80-м годам и к петербургской психиатрии. Поэтому, не вдаваясь в подробности, перечислим только некоторые наиболее важные факты, касающиеся Петербурга:

1. Особенно интенсивная научная работа кафедры нервных и душевных заболеваний при Медико-хирургической академии, которая выражалась в успешной защите большого числа диссертаций, публикаций научных монографий.

2. Замещение кафедр психиатрии воспитанниками Медико-хирургической академии в периферийных университетах, с тех пор как, согласно новому уставу высшей школы 1884 года, психиатрия начата признаваться обязательным предметом преподавания.

3. Возобновление деятельности Общества психиатров, которое в 80-х годах стало проводить регулярно свои заседания с живым, активным обсуждением наиболее актуальных научных проблем и организационных вопросов в области психиатрии.

4. Создание в 1883 году журнала «Вестник клинической и судебной психопатологии и невропатологии», что явилось важным шагом в развитии научной деятельности, обмена опытом и внедрения в практику научных достижений.

В области практической психиатрии надо указать на следующие события большого значения:

1. Передача в 1884 году из ведения Приказа общественного призрения в Петербургское городское управление учреждений по попечению душевнобольных.

2. Рост сети психиатрических учреждений, числа обслуживаемых ими больных и большая работа по реорганизации психиатрической помощи в Петербурге.

3. Активное развертывание психиатрической экспертной деятельности в судебных органах в новых условиях после судебной реформы 1864 года, широкое обсуждение в Петербургском обществе принципиальных и методических вопросов судебной психиатрии.

4. Укрепление руководства и улучшение врачебного состава психиатрических больниц за счет привлечения к работе в них докторов медицины, научных и педагогических работников, прошедших подготовку на кафедре нервных и душевных болезней Петербургской Медико-хирургической академии.

Мы дали краткую научную и практическую характеристику петербургской психиатрии в 80-х годах, когда в Петербурге жил и работал Кандинский. Следует однако оговориться, что такое разделение нередко условно.

Весьма важно подчеркнуть, что в Петербурге тогда было особенно выражено нерасторжимое единство врачей-психиатров, работающих в системе научных учреждений и в психиатрических больницах. Несомненно, тон этому задавал руководивший кафедрой нервных и душевных болезней Петербургской Медико-хирургической академии И. П. Мержеевский. Приняв эстафету от своего выдающегося предшественника И. М. Балинского в отношении активной помощи кафедры практическим психиатрическим учреждениям, он дополнил ее огромным размахом научной работы как в стенах кафедры, так и за ее пределами.

В осуществлении объединения в единую семью психиатров, работающих на ниве науки и подготовки кадров с врачами, ведущими практическую работу в сочетании с научной деятельностью, сыграли роль Петербургское общество психиатров и «Вестник клинической и судебной психопатологии и невропатологии», возглавлявшиеся в 80-х годах И. П. Мержеевским.

Мы говорим обо всем этом потому, что в состоянии петербургской психиатрии 80-х годов видим одно из важных условий, способствовавших Кандинскому в петербургский этап жизни так успешно развернуть творческую деятельность, хотя он был только рядовым врачом. Но было бы также неправильным представлять, что он только «пожинал плоды» и пользовался указанными моментами петербургской жизни того времени.

Как будет отмечено в дальнейшем, в силу своей активной натуры В. X. Кандинский сам участвовал в создании этих условий и оказывал большое положительное влияние на петербургскую психиатрию.

Необходимо иметь в виду, что в вышеизложенном о психиатрии Петербурга 80-х годов речь идет только о господствующих тенденциях в ее развитии, которые реализовались не автоматически, а в направленной борьбе противостоящими и противоборствующими факторами. К таким факторам следует отнести прежде всего свирепствующую и все усиливающуюся реакцию в политической жизни России того времени.

В конце 80-х годов царское правительство предприняло ряд шагов по отмене прогрессивных реформ 60-х годов и мероприятий, восстанавливающих привилегии дворянства. Оно усилило политические репрессии и стремилось углубить влияние на все отрасли экономической и культурной жизни страны бюрократического, административного и полицейского аппарата. Но эти мероприятия царского правительства находились в глубоком противоречии с ходом исторического развития России, быстрым поступательным движением капитализма, ростом рабочего движения с проникновением в него революционных идей марксизма и оказались бессильными задержать неодолимый ход истории и парализовать отвечающие новым потребностям жизни утверждающиеся формы общественной активности. Однако последствия реакционной политики все же сказались в разнородности состава, пестроте политической настроенности различных общественных и культурных организаций того времени, в том числе относящихся к психиатрии. Наряду с буржуазно-либеральными и либерально-демократическими, оппозиционными царизму группировками, в них были также н реакционные элементы, слепо следующие установкам административного бюрократического аппарата царского правительства. Все это, конечно, делало не гладкой, а противоречивой жизнь петербургских психиатров того времени, и поступательное движение психиатрической науки и практики в период 80-х годов наталкивалось на препятствия и бюрократические рогатки, которые приходилось активно преодолевать.

Характеризуя психиатрию Петербурга 80-х годов предыдущего столетия, чтобы полнее осветить жизнь в нем Кандинского в этот период времени, мы не можем обойти еще одного важного вопроса.

Речь идет о том, что в психиатрической литературе петербургская психиатрическая школа настойчиво противопоставлялась, якобы кардинально от нее отличной, московской школе психиатров. Такое противопоставление проистекало из аналогичного, но более общего, подхода в сравнительной оценке внутренней медицины в Петербурге и Москве, ассоциируясь, с одной стороны, с именем С. П. Боткина и с другой — Г. А. Захарьина и А. А. Остроумова. Однако в эти, казалось бы, недискутабельные концепции, ряд авторитетных авторов в последнее время пытаются внести коррективы. Так, Б. Д Петров, касаясь этого вопроса, пишет. «В свое время, несколько десятилетий тому назад, историки медицины скрупулезно выясняли, а нередко выдумывали различия между теориями и позициями С. П. Боткина, Г. А. Захарьина, А. А. Остроумова. Теперь с дальней исторической дистанции отчетливо видно, что различия, имевшиеся между школами, интересны, важны и существенны, но во много раз важнее, существеннее их сходство — то, что их объединяет и роднит, эти, на первый взгляд, различные клинические школы». Аналогичных взглядов в отношении психиатрических школ Петербурга и Москвы держится О. В. Кербиков.

Мы разделяем точку зрения по этому вопросу Б. Д. Петрова и О. В. Кербикова. Так же, как упомянутые авторы, мы хотели бы подчеркнуть общность и единство взглядов московских и петербургских психиатров в основных мировоззренческих, клинических и социально-психиатрических проблемах.

Да это и понятно. Во-первых, петербургских и московских психиатров характеризовало выраженное влияние, как уже указывалось, передовой общественной мысли и естествознания, имеющих солидную материалистическую традицию. Во-вторых, единству взглядов петербургских и московских психиатров содействовал также постоянный интенсивный контакт путем регулярного обмена опытом на съездах и совещаниях через Петербургский и Харьковский журналы, а также в какой-то мере обмена людей в связи с переездом на постоянное жительство из Москвы в Петербург и обратно видных психиатров (26).

Большую роль в развитии философских воззрений петербургских и московских психиатров в духе естественноисторического материализма сыграл И. М. Сеченов. Нельзя, конечно, отрицать и некоторых различий в направленности, научных и клинических концепциях петербургских и московских психиатров. Но в литературе эти различия, нам представляется, охарактеризованы не всегда правильно и в ряде случаев недопустимо гиперболично. Например, московская школа С. С. Корсакова определяется как направление в психиатрии, развивающееся под знаменем материализма, клинического реализма, гуманизма и с социально-психиатрической направленностью, а петербургская в лице ее ведущих руководителей — И. М. Балинского, И. П. Мержеевского, В. М. Бехтерева — характеризуется обычно как имеющая узкое физиолого-клиническое направление.

Характеристики московской психиатрической школы мы здесь касаться не будем, исходя из хода изложения, относящегося к петербургскому периоду жизни Кандинского. Укажем только, что она все же нуждается в дополнении, так как не отражает широко представленных в московской психиатрии анатомо-физиологических и экспериментально-психологических исследований. На анализе же петербургской психиатрии следует остановиться подробней, так как он должен помочь в выяснении того, что получил и что внес в нее Кандинский в период его жизни в Петербурге.

Бесспорно, что И. П. Мержеевский и его ученики внесли оригинальный научный вклад в отечественную и мировую психиатрическую науку своими анатомо-физиологическими исследованиями, развивая эволюционно-биологическое направление в психиатрии. Здесь И. П. Мержеевскому, несомненно, принадлежит приоритет и важность его открытий в патологической анатомии идиотизма, микроцефалии и прогрессивного паралича вряд ли можно переоценить.

Конечно, и получившие мировую известность анатомо-физиологические исследования В. М. Бехтерева, в которых изучение строения и деятельности мозга проводится в тесной взаимосвязи, являются гордостью нашей отечественной науки. Но свести петербургскую психиатрическую школу только к физиолого-клиническому направлению значит обеднить ее содержание и снизить ее роль в развитии русской и мировой психиатрии. И в утверждении материалистического направления в психиатрии, и в формировании в ней клинико-нозологических принципов, и, наконец, в развитии социальной психиатрии, изучении пограничных состояний и организации психиатрической помощи — в разработке всех этих проблем принимала Участие петербургская психиатрия второй половины XIX столетия и созданная ею петербургская психиатрическая школа имеет огромные заслуги. Во всем этом выявляется выраженная ее общность с московской психиатрической школой при всех отличиях, которые каждая из них имеет. Приведем коротко некоторые яркие факты, которые подтверждают указанные положения.

Уже в первой программе курса психиатрии, предложенного И. М. Балинским к рассмотрению на заседании Медико-хирургической академии 28 сентября 1857 года, можно отметить ряд положений, носящих мировоззренческий, в материалистическом аспекте, характер: «Тщетность усилий спекулятивной философии объяснить науку душевных болезней… Физиология о душевной деятельности человека вообще: о впечатлениях, пробуждающих душевную деятельность; о различных проявлениях ее; о самосознании и душевной свободе; о тесной связи, существующей между различными проявлениями душевной деятельности…»

Такая же материалистическая направленность отчетливо выражена у И. П. Мержеевского. «Уже первый труд И. П. Мержеевского, справедливо указывает Ю. В. Каннабих, его диссертация «Клиническое исследование неистовых», всецело посвященная материальным изменениям при душевных болезнях, отличалась своими строго проведенными материалистическими тенденциями». Но материалистическое мировоззрение И. П. Мержеевского характеризовалось не только признанием телесного субстрата психических явлений в норме и патологии, но поднималось до уровня понимания социально-исторической обусловленности возникновения и развития психических заболеваний.

В докладе И. П. Мержеевского на 1-м съезде отечественных психиатров «Об условиях, благоприятствующих развитию душевных и нервных заболеваний в России, и о мерах, направленных к их уменьшению» заслуживает внимания постановка вопроса о социальной этиологии психических заболеваний. Указав, что нервные и психические заболевания составляют в большинстве случаев последствия ненормальных общественных условий, И. П. Мержеевский относит к последним войны, экономические кризисы, банкротства, культурную отсталость, чрезмерные требования школы, злоупотребления спиртными напитками, сифилис, половые извращения и т. п. Наряду с практическими мероприятиями по устранению «угнетающих» обстоятельств внешней среды И. П. Мержеевский подчеркивает психогигиеническое значение развития «тех благородных стремлений, которые поднимают состояние чувствительного тонуса». Указав весьма формально на религию с ее верой в загробную жизнь, он в «эти благородные стремления» включает «стремление пользоваться жизнью, свободное упражнение чувств, развитие ума и мышления, занятия науками, искусствами, пользование тем благородным настроением, которое возникает при исполнении таких возвышенных задач».

Поднятие психического тонуса, по Мержеевскому, стоит в тесной связи с «верой в будущую лучшую жизнь на земле, которую всякое поколение подготовляет своей работой и испытаниями».

Учитывая особенно реакционный период времени царской России, когда была произнесена эта речь, нельзя сомневаться в прогрессивном характере этого выступления И. П. Мержеевского на съезде.

Понимание социальных причин психических заболеваний получило отражение в дореволюционное время в предельно четкой форме в выступлениях В. М. Бехтерева, утверждавшего, что условия, связанные с неблагоприятным экономическим положением отдельных классов населения, отражаются самым существенным образом на развитии нервных и душевных болезней и считавшего капиталистический строй «основным злом нашего времени».

Хочется еще раз отметить, что в своих социально-психиатрических взглядах петербургские психиатры перекликались с московскими психиатрами. О таком единстве обеих отечественных школ психиатрии свидетельствуют высказывания С. С. Корсакова в его «Курсе психиатрии» о социальных причинах психической заболеваемости и путях ее преодоления. «Мы хорошо знаем, писал С. С. Корсаков, что бедность, пауперизм являются одним из могущественных факторов к увеличению числа душевных болезней и прямо и косвенно, вызывая хилость, алкоголизм, распространение повальных болезней». Выдвигая идею государственной профилактики и будучи близок к пониманию решающего ее значения, С. С. Корсаков сознавал также, что осуществление этой задачи потребует «коренного переустройства общественных отношений и условий жизни».

И еще один вопрос, который как будто отделяет петербургских психиатров резкой чертой от московской школы психиатров во главе с С. С. Корсаковым. Это вопрос о режиме «нестеснения» (no-restraint) в психиатрических больницах. Ряд фактов как будто говорит, что в Москве и Петербурге по этому вопросу существовали противоположные мнения, глубокие расхождения. И. М. Балинский, например, писал, что «уместное употребление насильственных механических мер, необходимое для поддержания порядка и спокойствия в заведении, полезно и безвредно и что система no-restraint представляет только выражение справедливого, но преувеличенного негодования против злоупотреблений, никем не похваляемых». Известно также, что на I съезде отечественных психиатров в 1887 году доклад С. С. Корсакова «К вопросу о нестеснении (no-restraint) вызвал возражения со стороны петербуржцев (П. Я. Розенбах, M. H. Нижегородцев). Наконец, нельзя не указать на острую полемику С. С. Корсакова со старейшим врачом петербургской психиатрической клиники А. Ф. Эрлицким по вопросу о системе «нестеснения», когда Эрлицкий в своем учебнике по психиатрии писал: «… система абсолютного no-restraint заслуживает большего, чем порицание,— применение ее составляло бы жестокое варварство, не согласующееся с основными правилами гуманности и не приличествующее званию врача».

И все же, несмотря на приведенные нами данные, не следует рассматривать отрицательное отношение к системе «нестеснения» И. М. Балинского и ряда других петербургских психиатров как «credo» петербургской школы» психиатров, как ее отличительную черту и характерную, типичную особенность. Не следует забывать, что авторитетный представитель петербургской школы психиатров В. М. Бехтерев выступал как активный защитник системы нестеснения и на ее основе перестроил психиатрическую клинику в период своего руководства кафедрой душевных и нервных болезней в Военно-медицинской академии. Знаменательно и то, что в сыгравшей столь большую роль в истории отечественной психиатрии Бурашовской колонии система no-restraint была введена воспитанником петербургской школы М. П. Литвиновым.

Как было отмечено, переехав в Петербург, Кандинский устроился на работу в психиатрическую больницу Николая Чудотворца. Особенности ее имели значение для жизни и научной деятельности Кандинского и потому заслуживают внимания. Архивные данные о ней оказались незначительными, но литературу мы обнаружили большую.

История этой больницы, ныне именующейся 2-й Ленинградской психиатрической больницей, сложна и противоречива. Формальная дата ее открытия — 29 апреля 1872 года, когда последовало «Высочайшее повеление» переименовать «Временную лечебницу для умалишенных» при Петербургском исправительном заведении в «Петербургскую психиатрическую больницу св. Николая Чудотворца». Но в действительности возникновение больницы Николая Чудотворца последовало почти тотчас же за организацией Петербургского исправительного заведения в том же здании, где размещалось последнее.

Таким образом, мы видим, что история больницы Николая Чудотворца была неразрывно связана с Петербургским исправительным заведением и хотя официально специальное судебно-психиатрическое отделение открылось в ней не сразу при его учреждении, а значительно позже, больница все время как бы размещалась в тюрьме, жила в симбиозе с «тюремной психиатрией» и всегда проводила судебно-психиатрическую экспертизу. Факт этот не безразличен для определения психиатрической направленности Кандинского, его интереса к судебной психиатрии, в области которой ему принадлежат особые заслуги.

В истории психиатрической больницы Николая Чудотворца можно отметить еще один важный факт. Выше мы подчеркнули постоянную связь «академической» и «практической» психиатрии Петербурга. Но особенно близкими были отношения больницы с кафедрой душевных и нервных болезней Военно-медицинской академии как во время ее руководства И. М. Балинским, так и позже, когда заведовать кафедрой стал И. П. Мержеевский. Представляет интерес, что еще в тот период, когда больница существовала под титулом «Временная лечебница для умалишенных», главным ее доктором был П. А. Дюков, который в течение многих лет одновременно являлся старшим врачом клиники душевных болезней при кафедре душевных и нервных болезней Военно-медицинской академии. В 1881 году, в год приезда Кандинского, главным доктором больницы Николая Чудотворца стал приват-доцент Военно-медицинской академии О. А. Чечот, с которым Кандинскому пришлось работать все годы его жизни в Петербурге.

Анализ состава врачей больницы Николая Чудотворца и сотрудников кафедры душевных и нервных болезней Военно-медицинской академии позволяет отметить, что при И. М. Балинском, а еще более И. П. Мержеевском многие сотрудники все время переходили из одного учреждения в другое. Все это дает основание прийти к заключению, что Кандинский, несмотря на служебную должность ординатора городской психиатрической больницы, был самым тесным образом связан с коллективом кафедры душевных и нервных болезней академии.

В нашем распоряжении оказалось много материалов, характеризующих деятельность психиатрической больницы Николая Чудотворца. Но, исходя из задач настоящей книги, посвященной Кандинскому, мы полагаем, нам не следует идти по пути систематического и полного анализа деятельности больницы, в которой он работал. Больше себя оправдывает выборочный принцип. В основном мы остановимся на двух работах, которые, как нам кажется, позволят получить наиболее важные сведения. Первая — обзор деятельности Петербургской городской психиатрической больницы Николая Чудотворца, составленный прикомандированной к больнице женщиной-врачом Е. Головиной под редакцией О. А. Чечота. В 1884 году произошла передача больницы Николая Чудотворца из ведения Приказа общественного призрения в Петербургское городское управление, и работа Е. В. Головиной является как бы актом такой передачи. Автором второй статьи, которая нас заинтересовала, является О. А. Чечот, напечатавший в журнале Петербургской городской думы отчет о работе больницы за 1885 год.

Из этих работ видно, что больница в период передачи ее в Петербургское городское самоуправление состояла из шести отделений (трех мужских и трех женских) со штатным фондом 310 коек. Отделения были размещены на 2-м, 3-м, 4-м этажах здания больницы таким образом, что мужские и женские отделения располагались на разных половинах. Распределялись больные по состоянию: спокойные — на 2-м этаже, полуспокойные — на 3-м этаже, беспокойные — на 4-м этаже. Такое распределение, особенно то, что беспокойные больные находятся на 4-м этаже, вызывало тревогу О. А. Чечота, что было выражено в его статье.

Из нее же видно, что больница Николая Чудотворца представляла собой в период ее передачи из Приказа общественного призрения в Петербургское городское самоуправление психиатрический стационар преимущественно для хронических психически больных, в котором были в ходу меры стеснения, хотя и определялись они только врачебными распоряжениями.

Такое положение дел в больнице, вдобавок непрерывно растущее поступление больных, не удовлетворяло главного доктора больницы О. А. Чечота, который в этот период разрабатывал для Городской управы «общий план призрения помешанных». По этому плану больница Николая Чудотворца должна быть приспособлена для приема и обслуживания всех вновь поступающих больных, а для всех беспокойных больных с хронически текущим заболеванием создавалась новая больница святого Пантелеймона на 520 мест. Намечалось также возвращение в больницу Николая Чудотворца выведенного из нее судебно-психиатрического отделения, это было осуществлено в 1887 году, когда при помощи достроек, капитального ремонта, открытия новых отделений, приспособления помещений вне основного здания, стала проводиться интенсивная и успешная реконструкция больницы по намеченному плану.

Мы привели все эти данные, чтобы приблизить читателя к тем трудным условиям повседневной жизни практического врача-психиатра, какая выпала на долю Кандинского в первую половину 80-х годов. Но повествование было бы не полным, если бы мы не остановились на составе врачей, работавших в больнице Николая Чудотворца, не осветили бы их научную и педагогическую деятельность, ведущуюся на ее базе.

За время работы Кандинского в больнице Николая Чудотворца ее личный врачебный состав менялся. Но нам представляется, что одно только перечисление всех, кто работал в одно время с Кандинским в больнице вряд ли будет полезно. Достаточно проанализировать состав врачей за один 1885 год, тем более, что такой анализ его, как мы увидим, представляет большой интерес.

В 1885 году в больнице Николая Чудотворца состояло, как тогда определялось, 15 медицинских чинов: главный доктор О. А. Чечот; старшие ординаторы: К. В. Охочинский, H. M. Попов, И. А. Сикорский; младшие ординаторы: В. X. Кандинский, А. С. Новогонский, И. М. Сабашников, В. В. Ольдероге, Б. А. Свенторжецкий. Прикомандированы женщины-врачи: Скворцова, Жегина; кроме того, были 2 фельдшера и 1 фельдшерица. Из этого состава в 1885 году выбыли Новогонский по болезни и Свенторжецкий, откомандированный в больницу св. Пантелеймона. В апреле 1885 года И. А. Сикорский оставил больницу в связи с избранием профессором на кафедру психиатрии в Киевском университете. Его место старшего ординатора по конкурсу занял Кандинский. К. В. Охочинский работал в больнице с 1879 года и прошел в ней все ступени служебной лестницы, вплоть до занятия должности главного доктора (1909—1916). В. В. Ольдероге, занимавшийся до зачисления его в больницу Николая Чудотворца, научной работой в клинике И. П. Мержеевского, позже стал активным участником различных организаций по борьбе с алкоголизмом.

Большего внимания из врачей, сотоварищей Кандинского по работе, заслуживает его двоюродный брат И. М. Сабашников. О прогрессивной семье Сабашниковых, с которыми у Кандинского были родственные связи, мы уже писали, рассказывая о семье Кандинских.

О самом же И. М. Сабашникове (30) известно, что, окончив Московский университет в 1876 году, он одно время, до работы в области психиатрии, служил морским врачом. После Петербургской больницы Николая Чудотворца он долгое время был главным доктором психиатрической больницы «Творки» под Варшавой. Ему же наша отечественная наука обязана прекрасным переводом с английского языка учебника по психиатрии С. Клоустона, изданного с его предисловием в 1885 году. В предисловии к учебнику И. М. Сабашников, критикуя классификацию психических расстройств, предложенную С. Клоустоном, пишет: «Принимая во внимание изменения нашей официальной классификации душевных болезней, нельзя не указать здесь на прекрасную классификацию д-ра Кандинского, предложенную им в 1882 году и принятую в настоящее время в больнице св. Николая в С. — Петербурге».

Далее он излагает полностью эту классификацию. По приведенному отзыву И. М. Сабашникова о классификации душевных болезней Кандинского можно думать о дружеских отношениях между ними.

Среди старших ординаторов больницы Николая Чудотворца числился также H. M. Попов 1854 года рождения. Окончив в 1877 году Медико-хирургическую академию, H. M. Попов вначале был прикомандирован к военному клиническому госпиталю, а затем, поступив на службу в Министерство внутренних дел, был направлен на учебу в клинику И. П. Мержеевского. В 1882 году он был удостоен ученой степени доктора медицины и вскоре перешел на работу в больницу Николая Чудотворца. С уходом из больницы он последовательно занимает кафедры психиатрии в Варшаве, Казани, Одессе. Диапазон его научных интересов был весьма велик. Он автор первой монографии о патологической анатомии психических заболеваний, курсов лекций по общей и частной психопатологии²³ и многих других работ по клинической невропатологии и психиатрии. В курсе лекций по общей психопатологии он подробно излагает психопатологическое толкование Кандинским описанных им псевдогаллюцинаций.

Касаясь сослуживцев В. X. Кандинского в больнице Николая Чудотворца, нам осталось сказать о И. А. Сикорском, а также о ее главном докторе О. А. Чечоте. О Сикорском позволим себе только заметить, что он являлся воинствующим идеалистом и человеком с крайне реакционными политическими взглядами и, по нашему мнению, был как бы инородным телом в петербургской психиатрической среде того времени и, в частности, в коллективе врачей больницы Николая Чудотворца. Можно думать, что он был назначен бюрократическим чиновническим аппаратом Ведомства императрицы Марии, в ведении которой находилось тогда здравоохранение. Может быть потому, будучи на кафедре душевных и нервных болезней, и при И. М. Балинском, и при И. П. Мержеевском Сикорский состоял на внештатной должности — врача для пансионеров — по найму от клиники на пансионерские средства Должность эта с уходом из клиники Сикорского была тотчас же упразднена. В психиатрической больнице Николая Чудотворца И. А. Сикорский работал всего 3 года с 1882 по 1885 год, вначале также на нештатной должности, а затем штатным старшим ординатором. Нам не известно, как сложились отношения между И. А. Сикорским и коллективом психиатров больницы и Кандинским, в частности, но имеются все основания предполагать, что они, по меньшей мере, не были дружеского характера.

Более подробно надо остановиться на характеристике О. А. Чечота. Он вошел в историю психиатрии как прогрессивный ученый, видный общественный деятель и талантливый организатор. Важно и то, что, проработав с Кандинским все годы в больнице, он был его верным другом и короткое время являлся его лечащим врачом. Оттон Антонович Чечот (1842 года рождения) происходил из дворянской семьи, проживающей в Минской губернии. Окончив Витебскую гимназию, он в 1860 г. поступил на медицинский факультет Московского университета, но в 1863 году перевелся на 4-й курс Петербургской Медико-хирургической академии. Причиной было то, что в Московском университете в то время не преподавалась психиатрия, которая его интересовала. Окончив академию с серебряной медалью, он с трудом, при активной помощи И. М. Балинского, С. П. Боткина и президента академии П. А. Дубовицкого, был устроен в 1866 году на работу ординатором во Временную лечебницу для умалишенных при Петербургском исправительном заведении, которая, как мы уже писали, в последующем была реорганизована в больницу Николая Чудотворца. Одновременно с этой работой О. А. Чечот по совместительству работал в соматической больнице на Путиловском заводе, находившейся в ведении земства за Нарвской заставой. С самого начала своей служебной деятельности О. А. Чечот проявил большой интерес к организационно-психиатрическим и судебно-психиатрическим вопросам и привлекался по ним в различные комиссии Министерства внутренних дел, Петербургского окружного суда и т. п.

Будучи доктором медицины, приват-доцентом Военно-медицинской академии, Чечот активно участвовал в научной работе и в течение многих лет занимался педагогической деятельностью. Последняя заключалась в преподавании нервных болезней на женских врачебных курсах. К этой работе его привлек И. М. Балинский, когда, выйдя по Медико-хирургической академии в отставку, в течение 1876—1877 года вел занятия по психиатрии на этих курсах.

О. А. Чечот был широко образованным человеком. Ему принадлежит ряд статей на общеклинические и судебно-психиатрические темы и перевод с английского языка книги Модели «Ответственность при душевных заболеваниях», оказавшей большое влияние на развитие отечественной судебной психиатрии. В больнице Николая Чудотворца он проработал почти 40 лет, из них 22 года в качестве «главного доктора», с должности которого был снят в 1903 году в связи с побегом из больницы Пилсудского, находившегося на судебно-психиатрической экспертизе.

Внимание к Кандинскому и заботы о нем со стороны О. А. Чечота, теплые дружеские отношения между ними и их духовную и идейную близость можно без труда проследить и в судебной, и в общественной деятельности. Приведем два заслуживающих внимания конкретных факта. В архиве Петербургской психиатрической больницы Николая Чудотворца хранится документ с ответом О. А. Чечота чиновнику из департамента здравоохранения на вопрос, кого из кандидатов на вакантную должность старшего ординатора больницы следует предпочесть — H. М. Попова или В. X. Кандинского. О. А. Чечот ответил, что оба кандидата по своей врачебной и научной ценности равны, несмотря на то, что H. M. Попов имеет ученую степень доктора медицины. Второй факт состоит в том, что Кандинский был принят на работу в больницу Николая Чудотворца после двух приступов душевной болезни и что его работа была возобновлена после третьего приступа. Он даже был повышен в должности в связи с избранием его по конкурсу старшим ординатором. Все это говорит о многом и прежде всего о хорошем отношении к нему главы учреждения, каким был в то время Чечот.

Наш очерк будет неполным, если не сказать о проводившейся в тот период в больнице Николая Чудотворца учебной и научной работе.

Больница являлась, как уже указывалось, базой преподавания женских врачебных курсов, где психиатрию вначале читал И. М. Балинский, затем И. П. Мержеевский, а нервные болезни — О. А. Чечот. На 5-м курсе слушательницы этого учебного заведения, разделяясь на небольшие группы, под руководством Чечота осматривали больницу и им демонстрировались все формы душевных болезней. Несколько женщин-врачей прикреплялись к больнице на длительное время в целях усовершенствования.

Научная работа велась в больнице с большим размахом. Продукция ее выражалась в научных статьях, печатавшихся в отечественных и зарубежных журналах, в издании монографий по различным проблемам клинической психиатрии, в переводах, особенно ценных книг и учебных руководств. К примеру, укажем, что только в одном 1885 году вышел на немецком языке замечательный труд В. X. Кандинского о псевдогаллюцинациях, были напечатаны две статьи H. M. Попова во французском журнале Archiv de Neurologic и, упоминавшееся уже нами, в русском переводе И. М. Сабашникова учебное руководство по психиатрии С. Клоустона.

Обобщая приведенные данные о Петербургской психиатрической больнице Николая Чудотворца, где Кандинский провел на службе все годы своей жизни в Петербурге, можно сказать, что эта больница для того времени представляла собой передовое психиатрическое учреждение, ведущее активную лечебную, учебную и научную работу, давшее Кандинскому возможность успешно приложить свои силы и проявить талант врача-психиатра и ученого.

Освещая петербургский период жизни Кандинского, необходимо остановиться на его участии в работе Петербургского общества психиатров. Восстановленное в 1879 году, после долгого перерыва, это общество под руководством И. П. Мержеевского стало жить интенсивной общественной научной жизнью. Кандинский, как мы уже писали, переехал в Петербург в 1881 году. Уже на первом заседании общества в 1882 году (23 января), по рекомендации трех действительных его членов — И. П. Мержеевского, А. Е. Черемшанского, Л. Ф. Рагозина, он вступает в общество. При рассмотрении протоколов Петербургского общества психиатров с 1882 по 1889 год отчетливо вырисовывается высокий уровень общественной активности Кандинского.

Эта общественная активность Кандинского выражается в аккуратном посещении заседаний общества, частых докладах на заседаниях, участии в дискуссиях. Так, уже через два заседания после приема в действительные члены общества, на заседании 20 марта 1882 года, Кандинский выступает с проектом разработанной им новой классификации психических болезней. Это выступление Кандинского, нового для Петербурга человека, произвело самое благоприятное впечатление и было поддержано всеми присутствующими на заседании. Учитывая важность вопроса, принято было решение создать комиссию для детального рассмотрения проекта Кандинского. Кроме автора классификации, в эту комиссию вошли М. Н. Нижегородцев, А. Я. Фрей, А. Е. Черемшанский, О. А. Чечот, А. Ф. Эрлицкий. К вопросу о классификации психических заболеваний общество возвращалось еще дважды. На заседании 26 октября 1885 года, в связи с просьбой Бельгийского общества прислать сведения о статистике душевных болезней в России, И. П. Мержеевский предложил использовать для этих целей классификацию Кандинского. Но Кандинский выступил против этого предложения, указав, что вопрос о классификации будет обсуждаться на I съезде отечественных психиатров и потому лучше выждать результатов такого обсуждения. На заседании общества 8 марта 1886 года И. П. Мержеевский опять возвращается к вопросу о классификации психических заболеваний, которая, по его мнению, должна включать общепринятые формы душевных заболеваний. Он предлагает пополнить существующую комиссию общества своим личным участием, а также рекомендует этой комиссии сравнить классификацию Кандинского с классификацией Крафт-Эбинга.

Из приведенных данных и из того, что общество представило на обсуждение I съезда отечественных психиатров от своего имени проект классификации психических заболеваний, в основу которого положена классификация, предложенная Кандинским, можно заключить, какую большую лепту вносил Кандинский в деятельность общества. Активно участвовал Кандинский и в заседаниях Петербургского общества психиатров, посвященных подготовке к съезду. В этом отношении заслуживает внимания, что при обсуждении программы съезда на экстренном заседании от 9. XI 1885 года он предложил включить пункт «о специальных методах лечения» и, в частности, продолжительного лечения опийными препаратами. На экстренном заседании общества от 8. VII 1885 г. Кандинский избран от Петербургского общества кандидатом в делегаты съезда, а на самом съезде он и С. С. Корсаков были избраны секретарями съезда. Следует отметить также три наиболее важных заседания общества, в которых Кандинский принимал активное участие 12 и 18 февраля и 2 марта 1883 года, где обсуждался проект статьи 36 нового Уложения о наказаниях, в которой содержалось определение критериев невменяемости лиц, совершивших криминал. Этот вопрос подвергается нами углубленному и детальному обсуждению в главе, посвященной анализу деятельности Кандинского как судебного психиатра. Укажем здесь на то, что Кандинский выступал на этих заседаниях со своим особым мнением и был поддержан О. А. Чечотом. Хотя в результате бурной дискуссии он и О. А. Чечот остались в меньшинстве, точка зрения Кандинского в последующем полностью восторжествовала.

Отметим также, что Общество в своем заседании от 25 января 1886 года по развернутому мотивированному докладу И. П. Мержеевского и от имени специальной комиссии по разбору монографии Кандинского «О псевдогаллюцинациях» единогласно присудило ему премию врача Филиппова за лучшую научную работу того времени.

Выше приведенные сведения, а к этому надо еще добавить данные об активном участии Кандинского в 1-м съезде отечественных психиатров, позволяют считать убедительным высказанное нами мнение о высоком уровне общественной активности Кандинского. Важно также отметить глубочайшее к нему уважение со стороны Петербургского общества психиатров и большое положительное влияние Кандинского на деятельность последнего.

Мы характеризовали трудовую и общественную деятельность В. X. Кандинского в период его жизни в Петербурге, кратко проанализировав социальные условия, состояние научной и практической психиатрии того времени.

О его семейной жизни и быте известно очень мало. О жене Кандинского мы знаем, что она обращалась в Общество психиатров с просьбой посмертно издать его труды. Еще при жизни ученого Петербургское общество неоднократно выносило решение опубликовать за счет общества монографию Кандинского «О псевдогаллюцинациях», но не имело возможности выполнить свое решение из-за отсутствия средств. Не смогло оно удовлетворить просьбу вдовы Кандинского и после его кончины. Несомненной заслугой Е. К. Кандинской было то, что она сама издала две его монографии: одну, уже упомянутую, «О псевдогаллюцинациях», другую — «К вопросу о невменяемости».

Как видно из примечаний Е. К. Кандинской, сделанных к монографии о невменяемости, можно со всей определенностью утверждать, что она была весьма образованной женщиной, в полном курсе творческих замыслов и исканий Кандинского.

Кроме сведений, приведенных в предыдущей главе о Кандинской, в которой отчетливо выступает ее самоотверженная забота о здоровье Кандинского и преданная любовь, имеются некоторые формальные данные в послужном списке Кандинского в период пребывания на военной службе. В этом списке, составленном дополнительно к 1 января 1879 года, имеется короткая запись: «Женат на Елизавете Фреймут, дочери провизора 1878 года, сентября 1-го. Детей не имеет. Жена вероисповедания лютеранского». О жене Кандинского можно найти также теплые воспоминания в дневниках М. Н. Сабашниковой, которой Кандинский приходился деверем. По-видимому, M. H. Сабашникова принимала деятельное участие в женитьбе Кандинского, будучи в дружбе с их семьей. М. В. Сабашников в своих воспоминаниях сообщает о трагическом завершении жизни жены Кандинского, таком же как и его самого. «Жена его [Кандинского], пишется в этих воспоминаниях, не пожелала жить без него. Озаботившись выпуском в свет его сочинений, она тоже покончила с собой». Так верная подруга Кандинского, его жена Елизавета Карловна Фреймут-Кандинская, разделила с ним его трагическую судьбу.

Последние годы жизни в Петербурге Кандинский жил на Большой Садовой, дом No 125 (ныне эта улица именуется Садовой и находится в Октябрьском районе Ленинграда). Дом этот сохранился полностью, не подвергался капитальному ремонту, не попадал под бомбежку в период Великой Отечественной войны. Мы посетили квартиру, где жил Кандинский. Квартира эта на 3-м этаже и имеет 5 комнат. В одной большой комнате вид на Садовую и балкон. В другой такой же комнате камин. 3 комнаты меньшего размера с окнами на двор.

Кандинский имел также дачу по Финляндской железной дороге в поселке Шувалово. Умер он на даче и согласно его завещанию похоронен на тамошнем кладбище. Оно расположено на обрывистом берегу красивого озера. К сожалению, могила его, при посещении этого кладбища, нами не обнаружена, так как после смерти его жены присмотра за ней, по-видимому, не было. Каменная церковь, откуда гроб с телом Кандинского несли на руках к кладбищу его друзья и товарищи, сохранилась.

Обобщая эту последнюю главу первого раздела книги, посвященного описанию жизни Кандинского, необходимо указать на следующее.

Петербургский период жизни В. X. Кандинского был периодом расцвета его таланта и активной общественной деятельности. Именно в этот период Кандинским были созданы его фундаментальные труды по общей психопатологии, клинической и судебной психиатрии, получившие всеобщее признание в отечественной и зарубежной психиатрической науке.

Расцвету его творчества содействовало успешное развитие отечественной психиатрии в 80-х годах прошлого столетия, оформление ее в самостоятельную научную дисциплину. Большую роль в этом сыграла научная и практическая деятельность коллектива прогрессивных петербургских психиатров, возглавляемого одним из основоположников отечественной психиатрии И. П. Мержеевским.

Преждевременная трагическая смерть оборвала жизнь Кандинского в возрасте 40 лет. Отечественная наука потеряла крупнейшего ученого в расцвете его творчества, столь продуктивного и прокладывающего новые пути в психиатрии.